Крича, вломились в затхлое подземелье.
Хватали ружья, уже позеленелые.
Глазки старика запрыгали отчаянно.
Шамкал: «За последствия я не отвечаю».
Утром тучи изумленно свистнули,
Пялясь в красные озера пред жилищами:
Там руки спящих безжизненно свисли,
Кровью склеившись с голенищами.
Оборвать молчание
Поэтический поцелуй даймона
За сутки маянный разум размазан.
Заснуть? Истмата разгул трясет!
Смуглая дева с голубым глазом
В бессонницу свой поцелуй несет –
То даймон мне шепчет таинственный код.
О, сколько можно баллоном с избыточным
Давленьем касаток, курантов, химер
И заткнутым в горле снутри и завинченным
Снаружи – стоять и взорваться не сметь?
Суметь, сотворяя свою сублимацию,
Самум сумасбродства смирить и спустить
С цепи. Стенографией чувств обливаться.
Довлея над доводами – говорить!
Дыхание Дуггуро-Крыма
Лето 1973
Бульвар приморский выделан до лоска.
Волнуется ультрамарин безбрежный.
Алуштинские книжные киоски
Замусорены Лениным и Брежневым.
Как черви в падали, на пляже биомасса
Колышется, жуя и покупая.
Курортники, сгоревшие до мяса,
В безделии бездумном утопают.
А вечером певица в ресторане
Раздразнит секс «Москвою златоглавой».
Перед замлевшим стадом по экрану
Гарцует бедный всадник, обезглавлен.
Пульсирует курорт, качая денежки,
И радио вещает благодарно,
Как Сахарова банда академиков
Клеймит за клевету на государство.
Низвержение
Гибнем. Погружаемся в Инферно
Все плотней.
Мрачные исчадья Люцифера,
Тьмы теней
Скорбных, злобных (это катастрофа!)
Кверху мчат.
Так взмывает в небеса Энрофа
Стратостат.
Вот она, кармическая кара,
Дьяволиный град,
Низшие слои Шаданакара,
Возвращенный ад.
Здесь разгоряченный Азазелло
На коне скакал.
Здесь улыбка тонкая Вольтера
Превращалась в кал.
Здесь Василий Розанов проверил:
Тяжек «Темный лик» –
Авторам в Инферно непомерен
Груз греховных книг.
Здесь вторично вешалась Марина
(Не желаю – быть!),
Но попытка бытие отринуть
Значит – слой сменить,
В колесе бесовских инкарнаций
Сгинуть на века,
У нее не вышло – отказаться.
Надо привыкать.
1976
Эдгар ПоЭльдорадо
Между гор и долин
Едет рыцарь один,
Никого ему в мире не надо.
Он все едет вперед,
Он все песню поет,
Он замыслил найти Эльдорадо.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ночью и днем
Млечным Путем,
За кущи райского сада
Держи свой путь,
Ну, и стоек будь,
Если ищешь ты Эльдорадо.
Летучая мышь прочертила крылом –
Забылась эпоха волхвов,
И крест колокольни исчез под холмом
Обильного хлама веков.
Всемирной деревнею стала Земля,
Где сети паучьи прядут.
Мессии, вожди похвалялись зазря,
Что путь в Эльдорадо найдут.
Не хапнуть тот край, не ворваться гуртом…
«Будь стоек и будь одинок», –
Безумный Эдгар холодеющим ртом
Свое завещанье прорек.
Ищи – и раскроется скрытая даль
В просвет облепивших тенет,
И запахом луга развеяв печаль,
В лицо Эльдорадо дохнет.
Бесшабашные толпы сновали.
Перепившихся было не счесть.
В ком-нибудь катаклизм едва ли
Пробудил благородство и честь.
Я искать ухожу Эльдорадо.
Обреченный народ мой, прости –
Вам не нужен теперь император,
Ваши судьбы у Бога в горсти.
Я видел мир в дреметном загниваньи,
Бродя по пепелищам прежних стран.
Не каждый сохранил в груди дыханье,
Когда планета вскрикнула от ран.
Остатки человечества дичали,
Иссякла в них отрада прежних вер.
На языке космической печали
Молил я Небо отворить мне дверь,
Которая от будничного зренья
Укрыла Эльдорадо, край мечты,
Рай, некогда в восторге вдохновенья
Воздвигнутый Творцом из пустоты.
Прошмыгивая в дверь. Немного жутко
Мне было в самом деле. Гном смеялся.
Но лет пяти я бросил эти шутки,
И с той поры мой гном не появлялся.
Теперь он молвил мне: «Снимайся с мели.
Твоим поступкам сердце Гуго радо.
Я – страж в гиперпространственном туннеле,
Что от Земли проходит в Эльдорадо.
Ты – бывший император. Властелинам,
Увы, в наш край навеки путь заказан.
Но он открыт поэтам, паладинам,
Мечтателям и выдумщикам сказок,
Пророкам, что поддерживали веру,
Влюбленным, знавшим самоотреченье…
В горах Кавказа ты найдешь пещеру.
Тебя там ждут победа иль крушенье».
Словно смятый гигантской дубиной,
Простирался Кавказ подо мной.
Обвалились в ущелья вершины,
И в долинах свирепствовал зной.
Омертвели подъемные краны,
Оплели их побеги вьюна.
В фантастической той панораме
Где пещера могла быть видна?
Но, ведомый таинственной силой,
Отыскал я затерянный вход,
И мне влага лицо оросила,
Когда полз я по лазу вперед.
Вот я в пещере. Люди здесь скрывались,
Забывшие божественный Завет.
И блики свеч пугающе метались,
И бледность лиц подчеркивал тот свет.
Пространства здесь хватило, чтоб десятки
Разноплеменных беженцев укрыть.
Одни тоскливо выли, как бесята,
Другие молча дрались у корыт.
Но многие с надеждою смотрели.
У них душа не погреблась в пыли.
Им грезилось достичь какой-то цели.
Узнал я прежних жителей Земли.
Им, ищущим, я посвятил сонет
И показал таинственные числа,
Укутал их плетеньем слов и мыслей,
Страстей и снов, плывущих в глубине.
Чарующе вливались в мой завет
Причудливые притчи и легенды:
О том, как племя через пропасть шло
Из мертвенного края в плодородный
По лезвию ножа. О том, как сеть
Закинув во вселенную, мужчины
Мирами набивают свой кисет
И, трубки закурив, невозмутимо
Толкуют про улов. О том, как глаз
Лишились те, кто ближнего увидев
Закованным в тенета, ни одной
Не пролили слезы, не пожалели…
Эсхатологическое
Видение
…и нам явились вдруг
С. Липкин
Последний день и суд последний.
Одичавшая девушка бродит над выцветшим летом,
Собирает опавшие звезды в дырявый подол
И глядит в небеса, без Луны, оскудевшие светом,
Ожидая, чтоб звезды Создатель еще ей подал.
Звезды сыплются тихо – не с неба, сквозь дыры подола,
Их теперь и наощупь на сохлой траве не найти.
Скоро ранний рассвет пробежит, холодея, по долу
И печально откроет, что незачем дальше идти.
На безлюдной Земле, что пустым небосводом прикрыта,
Вдруг последнею Евой себя осознает она.
За людские грехи чаша гнева планетой излита.
Род погибший! тобой тяжесть кармы до края испита.
В эту ночь неспроста с неба сыпались метеориты –
То для жизни иной уж просыпал Творец семена.
.